ГЕОРГИЕВСКИЙ ХРАМ И ЕГО ОБЩИНА ДЛЯ МЕНЯ - ЭТО КОНКРЕТНОЕ МЕСТО, ГДЕ ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ДОМА, В ДОМЕ БОЖИЕМ
Великое открывается в малом... Не в многолюдном месте и не в гуще городской жизни расположен храм великомученика Георгия Победоносца. Но само имя небесного покровителя вот уже 17 веков собирает на всяком месте христианского мира множество людей, связанных с ним узами доверия и любви. В казачьей столице Георгиевский храм в поколениях любим новочеркасцами… Искренняя любовь и забота о святом месте наполняют и его общину, опекаемую и вдохновляемую своим настоятелем, протоиереем Александром Луканенко. 13 марта 2005 года отец Александр был призван к пресвитерскому служению, которое совершает вот уже два десятилетия.
- Отец Александр, как было принято столь великое и страшное решение связать свою жизнь со служением у Престола Господня?
- В то время я нес разные епархиальные и приходские послушания и в составе делегации сопровождал нашего архиерея, архиепископа Ростовского и Новочеркасского Пантелеимона (Долганова) на Рождественские чтения в Москву. В перерыве между заседаниями, в зале церковных соборов, мы подошли к архиепископу Пантелеимону, в этот же момент к владыке подошёл другой иерарх нашей церкви – архиепископ Новгородский и Старорусский Лев (Церпицкий). Мы испросили благословение, а владыка представляя каждого из нас, почему то добавил, указывая на меня: "Отец секретарь, недавно женился". Владыка Лев посмотрел на меня и спросил: "Будете рукопологаться?". Я смутился, не зная что ответить, наверное ещё от того, что заочно знал этого образованного архиерея… А за меня ответил наш владыка: "Да, вот только вернёмся в Ростов…", мне же владыка потом добавил - "только поговори с супругой, чтоб была не против".
По дороге домой я был в раздумье… С одной стороны - мне предложили то высокое и чистое служение, на которое я смотрел со стороны, как чтец в храме, практически не бывая в алтаре, и особо не думал, не помышлял о нём, сам не рвался, семинарии не оканчивал… Знал как некоторые ставленники, после выпуска из семинарии, академии, собрав документы, подготовив всё необходимое, подавали прошение, и ждали год… А ещё меня смущало то, что я не всегда был воцерковленным человеком, пожил беспечно, не задумываясь о последствиях своих поступков, что не соответствовало требованиям к ставленнику, кандидату в священство. Да, у меня была верующая бабушка, которая учила меня креститься и молиться перед сном, в любой житейской ситуации просить Божьего благословения, помощи, "ты гол, как Лазарь перед Ним",- повторяла она часто в пословицах и учила сознавать, что Бог нас всегда слышит и видит, что совестно перед Ним. С ней мы ходили в храм, говели, помню первую исповедь в семь лет под Рождество… Но когда бабушки не стало в начале 90-х, я отдалился от храма, родители редко посещали тогда службы. В начале 90-х в семье была нужда, я учился в школе и подрабатывал. Мир захватил меня.
Дома супруга выслушала меня и сказала примерно так: "Ну, я-то имею представление, что такое жизнь матушки и семьи священника, а ты понимаешь, к чему тебя зовут?" Примерно то же самое ответил мне тесть (священник, рукоположенный в 1976 году), сказав, что дело доброе, но это должно быть твоё решение и решимость. Указал на то, чего часто не хватает современным семинаристам и кандидатам в священство. Духовный отец был более категоричен: «Тебе предложили, тебя выбрали, и если откажешься, займёшься другим, то «променяешь своё первородство за чечевичную похлёбку»». В то время, подумывал оставить послушания, и чтобы содержать семью, искать работу. Духовный отец указывал, что несмотря на грехи и недостоинства, «как ставленник, ты не рвëшся к служению». Духовник епархии на тот момент выслушал меня, мои сомнения, и первым делом переспросил, что сказали дома, что духовный отец, и резюмировал: «Мне нечего добавить к их словам».
Все это произошло так быстро, что в конце января Рождественские чтения, а 6 февраля, на блаженную Ксению, уже диаконская хиротония. У меня не было прошения, документы собирал потом уже задним числом. Поборов сомнения, я решился…
- День хиротонии памятен для Вас?
- Да, памятен. В моем сознании как то нет разделения дат диаконской и иерейской хиротоний.. Сорокоуст диаконом в 36 дней я провёл в Ростовском соборе, тогда его проходили четыре ставленника, и мне досталось почти всё время привычно стоять на клиросе в будние дни, за чтеца и псаломщика. В те дни еще писал диплом, работая с документами из Российской национальной библиотеки и Синодального архива, а еще мы с супругой ждали рождение нашего первенца.
День иерейской хиротонии выпал на Прощеное воскресенье. Богослужебная жизнь Церкви для меня видимым образом меняется в это время, как бы разделяя все на «до и после», вспоминая Адамова изгнания из рая. Рясу себе пошить я так и не успел, кресты на епархиальном складе оказались только наградные и с украшениями, мой наперсный крест мне подарил другой священник. Уже в понедельник первой седмицы Великого поста меня отправили на ростовский приход седьмым священником. Отцы в храме были разные - моложе меня, старше, в преклонных годах, с разным жизненным опытом. Старшему заштатному священнику было 80 лет, выпускник Ставропольской семинарии еще до ее закрытия (сокурсник приснопамятного лаврского архимандрита Матфея (Мормыля)). Часть его жизни, уже будучи священником, он провел в экспедициях по средней Азии в поисках нефтяных месторождений, рассказывал о семинарии 50-х годов ХХ столетия, вспоминал, как, замерзая в степях Казахстана, молился Богородице. Другой «харизматичный» отец, настоящий бессребреник, писал ноты, регентовал, порой читал нам кулуарно свои богословские гомилии-экспромт, часто тепло вспоминая, и ставя в пример приснопамятного митрополита Иоанна (Снычёва). Первый год моей службы прошёл в ростовской суете и административных послушаниях.
- Вы закончили Южный федеральный университет как археолог. Сохранился ли интерес к этой древнейшей науке и как реализует свои знания археолог и историк протоиерей Александр Луканенко?
- Верно отчасти. Мне выпало учиться и закончить обучение до реформы высшей школы в сторону Болонской системы образования, когда была программа специалитета. Наш вуз носил тогда другое название - Ростовский государственный университет, но уже добавляли - бывший Варшавский императорский. Среди моих преподавателей были те, кто защищал свои диссертации в довоенное время, так называемая старая "красная профессура", что защищалась на революционных прокламациях и листовках, но были и старые серьезные исследователи древнерусского языка и литературы. В те годы только отменили обязательный курс решений и постановлений съездов КПСС, отменили цензуру в издательском деле, новые учебные пособия и хрестоматии для высшей школы еще не создали, а старые в нашей специальности нужно было читать между строк. Интернет нам был еще недоступен. Поэтому мы слушали курсы преподавателей, что учили нас работать с первоисточниками, определять круг этих источников по теме, критически анализировать, понимать различие исследовательских подходов к одному вопросу. Мы много писали, конспектировали. По современной истории читали периодику - журнальные и газетные статьи. Помню как проходили курс истории современной послевоенной Европы, трансформацию Лиги Наций в Организацию объединенных Наций, от Римских протоколов к созданию Европейского Союза, а проходили мы это, когда бомбили Белград. Наш преподаватель, что еще в юности следил за деятельностью Конрада Аденауэра, и Гамаль Абдель Насера, вздыхал и стирал слезу. Нас учил думать, испытывать, подвергать исследовательской критике, понимать суть, а не зубрить даты и имена. Ведь параллельно в стране, да и в мире, шел расцвет псевдонаук и псевдоистории: физики и математики становились академиками истории, писали новую хронологию истории, о том что история Российского государства укладывается в триста лет, что Великую Китайскую стену построили в средние века, а Черное море - Понт Эвксинский, как вы наверное уже слышали, вырыли древние племена укры.. К сожалению, отсутствие цензуры, обязательного академического грифа издания, все это пропустило тысячными тиражами, а интернет растиражировал и популяризировал. Нас же учили говорить не от себя, аргументировать ссылками, или молчать, не вступая в бессмысленные дискуссии. Учили искусству говорить о серьезных вещах простым языком.
С 1995 года я ездил на раскопки, порой ради участия в экспедиции, получал разрешение досрочно сдать сессию, или позже приступить к занятиям, работал лаборантом. Поисковые, спасательные, международные экспедиции, археологические разведки, работа в археологической лаборатории, в фондах музеев, выставки, конференции. Очень полюбил полевые сезоны, по большей части специализировался и работал с человеческими захоронениями. За сезон через мои руки, проходило порой по нескольку десятков костяков - человеческих останков возрастом от нескольких тысяч лет до недавних захоронений эпохи войны. Археолог - это практик, он должен входить в специальность на том, что доступно ему под ногами. Нельзя стать специалистом в этой области по книгам и альбомам, поэтому эту дисциплину называют ещё "история с лопатой". Так это и есть. Были кубометры грунта за день, отвал в ручную, лопата, кисть, нож, умение читать землю, стратиграфию погребения или поселения, навык работы с нивелиром, умение вести полевой дневник, чертить в масштабе на миллиметровой бумаге (до цифровой эпохи), работать в полевой камералке. Ещё навык работы сообща в полевых условиях, делать одно дело, самим обслуживать себя в еде, и быту, при этом уметь строить контакт с местным населением. Многое уже мной позабылись, да и принято считать, археолог, который не следит за профильной периодикой, работой коллег, теряет квалификацию.
Все это часть моей жизни, как и сырость могил, ветхие безымянные кости, горький запах полыни и долгие созерцания бренности бытия. Полное ощущение, что мы всего лишь странники в этой жизни, здесь лишь на время.
Несколько сезонов я провел на реставрации средневековых монастырей в Ленинградской области и обителей Кавказа. Впрочем, помимо работы с человеческими захоронениями, там пригодился и мой опыт работы и архивными документами, опыт лектора, а в дополнение приобрел опыт дояра монастырских коров, пастуха, пасечника, штукатура, подмастерья иконописца, да опыт изготовления церковных свечей. Нет-нет, и сейчас кое-что из прошлого опыта и навыков бывает полезно, помогает найти общий язык с людьми науки, объяснить некоторые вещи прихожанам языком историка, опираясь на данные библейской археологии и шире науки. Объективно я уже не археолог, но как говорил великий норвежец и путешественник Тур Хейердал, к последней экспедиции которого в Азове мне удалось прикоснуться: «Есть две стороны науки. Одна - глубокое изучение предмета, исследования, открытия, та что движет науку вперед. Другая сторона - это умение делать сложное и глубокое понятным и доступным, то есть популяризация науки, без которой накопленные знания остаются не востребованы». Нельзя сказать, какая сторона важнее и ценнее. Мне кажется здесь уместным то сравнение, что есть священники богословы, литургисты, а есть простые сельские батюшки. Нужны и те и эти, без постановки вопроса кто важнее.
- Кто повлиял на то, что Вы осознанно оказались в церковной ограде и приняли решение служить алтарю Господню?
- Ранее я уже упомянул, что доверие к Церкви, мое отношение к Ней как чему-то несоизмеримо светлому и чистому, куда люди приходят со всяким своим, во мне заложила моя бабушка Ксения, простая малограмотная женщина, что родилась до революции под Старобельском на Донбассе. Она так говорила о себе: "Украинский язык я забыла, а русский так и не выучила". В начале 90-х по соседству жили мои друзья - два брата, в их семье было принято обращаться к родителям на "Вы", даже выражая свое несогласие со старшими. Их мать, ныне покойная Тамара Дмитриевна, была удивительным человеком, работая с детьми и подростками в центре дополнительного образования и на другой работе физически, в ночные смены на ростовском элеваторе, ухаживая за психически больным родственником, она оставалась всегда доступной и у себя дома. Мы все, дети из большого двора, часто гостили у них. Она угощала нас тем, что было, лечила наши раны, ссадины, терпеливо выслушивала и ненавязчиво давала совет. Иногда она уезжала в паломнические поездки и потом пыталась рассказать нам о Почаеве, Сергиевом Посаде, Дивеево, Валааме, Задонске, о другой жизни, как люди уходят, уезжают туда навсегда или на время пожить, понести послушания. Она говорила тихо, но с восхищением Ее путешествия-паломничества зародили во мне надежду однажды увидеть все это своими глазами. Тогда я мечтал, что стану археологом и буду путешествовать, обязательно навещу и эти святые монастырские обители. Однажды так и случилось, но сперва я столкнулся с житейской ситуацией, которую не смог сам понять и разрешить. Сначала, помня наставления бабушки, пришел в храм, желая поговорить со священником. Была зима, вечер, помню, что промочил ноги. Постояв на службе, почему-то постучался в дверь епархиального управления, открыла женщина интеллигентного вида, на ее вопрос я ответил, что хотел бы просто пообщаться со священником. Меня спросили, знаю ли молитву "Символ веры". Ответил, что знаю, кто и когда составил эту молитву, о чем она, но не знаю наизусть ее текст. В ответ мне прозвучало: "Когда выучишь, тогда и приходи". Дверь передо мной закрыли, я обиделся. Мой житейский вопрос касался отношения с человеческими останками, ведь я уже имел к этому отношение. Мы тревожили захоронения, порой вынужденно - на пути строительства дороги, газопровода, обрушения береговой линии, не ради наживы и кладоискательства, как это делают черные археологи. Обида оттолкнула меня на время. Через несколько месяцев, в канун Пасхи, я добирался сам на попутках из археологической разведки домой, была непогода, долго пришлось идти пешком, голосуя на трассе. Уже смеркалось, я увидел старый поселковый храм, и вспомнил, что наступает Пасхальная ночь. С попутками не ладилось, ближайшая электричка была рано утром. Я решил не мокнуть, а остаться здесь на ночную службу, как есть - с рюкзаком, в штормовке, полевой экипировке, мой вид мало соответствовал облику праздничных прихожан. Но это была и первая служба, которую я выстоял сознательно сам. В станицах и селах храмов тогда было не так много, и сюда, в старый храм, съезжались из соседних поселений много машин, молодежь и старики, кто-то уже навеселе, у всех приподнятое настроение. Я попросил пристроить свой экспедиционный рюкзак с котелком и спальным мешком до окончания богослужения, а сам забился в южный предел храма, где был меньше заметен. Люди непрерывно общались, разговаривали и ходили, ставили свечи во время службы, хор пел, священник вел службу… Я обсох, согрелся и пытался вслушаться в слова молитв. Но одно дело учить церковнославянский, латынь, древнегреческий, другое - слышать и понимать. Стоял, и разглядывал икону с образом преподобного Серафима на стене, и лампаду перед ней. Служба закончилась, я, стесняясь приложился к кресту, забрал свои пожитки и побрел под дождем к полустанку. У самой железной дороги споткнулся впотьмах о что-то, и чуть не упал. Оказалось - это тело мертвого человека. Я так и не понял - попал ли он под поезд, или кто толкнул, погубил. Стоял у тела под дождем и думал: какая разная Пасха для людей теперь. За мной шли люди, разговаривая и смеясь, а подходя, замолкали… Вскоре нашлась и молодая жена умершего.
Я твердо решил еще раз пойти в храм и поговорить со священником, поделился этим с мамой моих друзей. Она выслушала и сказала, что тут ответ действительно лучше даст священник, но в их храме три священника, а подойти к любому лучше отстояв службу, согласился. Помню вечернюю службу в честь иконы Божией Матери, людей было немного. После службы люди подходили к священнику и просто общались. Мама моих друзей подошла к священнику и что-то сказала, он посмотрел в мою сторону, позвал подойти. В тот раз я не смог сформулировать свой вопрос растерявшись, почему-то сказал вслух, что не умею общаться со священниками. Батюшка весело и громко рассмеялся в ответ. Затем протянул руку и попросил ущипнуть его: "Смотри - я такой же как и ты, живой". Так было положено начало моего живого общения с духовенством. Маму друзей, со временем я стал называть крестной. Господь сподобил меня уже священником не раз исповедовать ее в тяжелом недуге, причащать и провожать в последний путь. Отвлекать всякий раз священника расспросами я не решался, поэтому больше стоял в свободное время в храме на службе, читал книги, добровольцем участвовал в восстановлении храма. Таскал кирпичи, предварительно отбивая с них старую штукатурку, носил воду с родника до службы на молебен, иногда подменял ночного сторожа. Длительное время я скрывал от всех, что посещаю храм и богослужение, даже дома. Это было что-то очень личное для меня. Считал себя не вправе говорить о Церкви, Ее святынях, боялся, что не смогу убедить, если возникнет спор, а еще стеснялся перед людьми противоречия своей жизни, видя, что пребывание в Церкви и мои ошибки несовместимы и могут стать соблазном, упреком. В храме же чувствовал себя хорошо, стоял затаив дыхание, вслушиваясь, боясь нарушить тишину или стройность богослужения своим присутствием, шарканьем или кашлем, старался быть незаметным, но в просьбах помочь от священника и прихожан не отказывал. Меня приняли, и какое-то время, видя мой "дорожный", "полевой вид", с неизменным рюкзаком, прихожане принимали за странника, ходящего пешком по храмам, были и те, кто пытались подкармливать, дать милостыню… Постепенно в моём окружении Господь стал открывать людей христиан. Раньше бы я не обратил внимание на то, что наша палеонтолог, ведущий специалист на юге России, Вера Северьяновна в полевых условиях экспедиций, несмотря на почтенный возраст, соблюдает пост, носит крест, и держит иногда в руках книжечку молитвослов. Однажды мы с ней разом остановились в Азовском краеведческом музее, перед образом Азовской Божией Матери, тогда, да впрочем и сейчас, этот образ "Покрова" и история "Азовского сидения" мало известны в православном народе. Икона сблизила нас, мы долго говорили о ее сложной композиции. Потом, спустя время, я узнал историю ее сложного детства в семье дедушки, репрессированного и расстрелянного, Новочеркасского священника протоиерея Авдея. Как жила ее бабушка просфорница после всего этого. Как она сама никогда этого не скрывала и не афишировала, но клеймо "церковного человека", не дало ей получить высокую ученую степень, и должность в университете, где она проработала более шестидесяти лет, воспитав ряд специалистов палеонтологов, трудящихся в разных странах, и в том числе ученого секретаря Академии наук… "Вся жизнь моя - кости", - просто говорила она. Уже священнику она доверила мне тайну своей исповеди, так и оставшись добрым, скромным, образованным примером христианина для меня. Мы подавали запрос в соответствующий архив о судьбе ее дедушки, я пытался помочь разыскать место его гибели и захоронения. Волей случая, благодаря прихожанину Георгиевского храма, мне удалось познакомиться со старым рыбаком, который оказался в прошлом начальником Новочеркасской тюрьмы, тех времен, когда здесь приводилась в исполнение высшая мера наказания. Он сообщил, что в те годы тела расстрелянных не хоронили далеко, а просто присыпали землей в карьере, где теперь пруд, одно из мест отдыха новочеркасцев - Гарган.
Узнав об этом, моя наставница сказала: «Как долго хотела это узнать, сколько степей проехала, прошла пешком по своей работе…» Остался в жизни только один вопрос - почему так, что в далекие и непростые тридцатые годы дедушка Авдей смог заложить и воспитать в ней и ее сестре, веру в Бога, в людей, доверие Церкви, но ей, так и не удалось передать это своим внукам и правнукам в девяностые и двухтысячные...
Ещё одним светлым образом в моей памяти стоит имя иеромонаха Гаия (Бетиева). Господь сподобил нам видеться лишь несколько раз в жизни, но это были добрые дни общения. И видимо он был тем, через кого Господь в моих сомнениях, смог укрепить меня. Впервые я увидел его на горе Бештау во Второ-Афонском монастыре, куда приехал к отцу наместнику, архимандриту Силуану, и среди прочего разбирал архивные документы к книге, посвященной столетию обители выходцев с Афона. Отец Гаий нес послушание благочинного монастыря, был прост в общении и всегда открыт. Монастырь же возле курортного города всегда привлекал паломников и туристов, людей которым нужно внимание. Батюшка умел слушать и говорить с людьми. В нем была строгость горца родной Южной Осетии, прямота и одновременно мягкость, которую он видимо почерпнул на послушании в Рыльском монастыре, возле своего духовника, старца Ипполита. Несмотря на разные веяния среди духовенства и верующих Осетии, он всегда оставался и остается верным русскому православию, в котором был воспитан. Именно он, когда-то мягко заметил, когда я поделился своими сомнениями: "как же ты можешь сомневаться, когда преподаешь будущим священникам? Ты должен узнать, что такое литургия в полной.. полной мере, тогда сможешь говорить об этом другим. Помни, что если Господь призвал тебя, дал талант, не стоит отказываться. Не иди против Него. Сомнения оставь, ибо Господь может грехи твои, багряное — как снег убелить, даже если червлены будут, как пурпур — как волною омыть. (Исаия 1:18) Этот простой монах рассудительностью и братской любовью помог тогда и, спустя годы, пережить мне искушения при зрении нестроений в земной церкви, нестроений в моей жизни, отношениях с людьми, побороть сомнения. Я верю, что и сейчас он молится обо мне, как молилась моя нареченная крестная, называя "сынок", объясняя сложные ситуации с людьми простыми словами: "не гневайся, не унывай, этого хочет вражина, пойми, просто сейчас это еще закрыто от этого или того человека"…
- Что самое трудное на священническом поприще протоиерея Александра?
- Самое трудное - это смиряться, принимать с миром те или иные вести, суждения, людей, быть с меньшими и старшими на равных.
- Несомненно, что каждый из тех людей, кто оказывается в Георгиевском храме, ощущает любовь и заботу о храме, видят преумножение благолепия, старание. Чем лично для Вас является Георгиевский храм и община храма?
- Георгиевский храм и его община лично для меня - это конкретное место, где чувствую себя дома в доме Божием. Они, прихожане, часто находилось в тени больших собратьев-соседей. Они со своей не простой историей возникновения - судьбой как храма, так и общины - семьи в несколько поколений, приняли меня и терпят на протяжении, вот уже почти 19 лет. Многих из них я воспринимал и воспринимаю, как моих родителей, вижу их отношение, а порой и слышу: "Батюшка, вы простите, вы наш батюшка, но мы вас воспринимаем и как сына, молимся, переживаем за вас" - это дорого стоит, и совершенно по другому звучит, когда ты уже проводил давно, своего родителя (маму) в вечность.
- Немногие знают о том, что Вы активно и довольно профессионально занимаетесь спортом. Нужно ли для церковной жизни культивировать спорт и физическую культуру?
- Думаю, это слишком громко сказано о профессиональном занятии спортом… У меня нет спортивных званий, разрядов, я никогда не ставил целью в этом деле достижение высоких результатов. Да и свои награды за участие и призовые места в соревнованиях не стремился особо афишировать. Спорт и я с детства были по разные стороны. Просто, когда мне стукнуло тридцать, я понял что разваливаюсь, что у меня и стоя и лежа болит спина, к этому добавилось то, что я плохо научился абстрагироваться в общении с людьми, соприкасаясь с их трудностями, горестями, в порядке общения и исповеди. Я скорее эмпат, долго несу это в себе, воспринимая близко. Возникла необходимость в уединении, в необходимости «проветрить голову». Вот и получилось по слову Давида псалмопевца: "Се удалился бегая, и водворился в пустыне, чаях Бога спасающего мя от малодушия и от бури" (Пс..). Выбранный мной вид спорта - не столь показательный и зрелищный, ведь есть священники, что занимались и занимаются борьбой, толкают штанги, гири, играют в футбол, баскетбол, тренируют других, участвуют в судействе, в конце концов любят технику - машины, мотоциклы, а у меня просто бег. Бег на большие, и сверхбольшие дистанции по пересечённой местности с элементами ориентирования, и часто в уединении, глуши, сам с собой. Наверное так выразилось мое скучание по временам экспедиций, дороге и степным просторам. Если и оказываюсь где то раза два в год среди участников соревнований в степи, пустыне, болотистых лесах, горах, то ощущаю себя скорее странником, ищущим тесноты, уклоняющимся от мира… Или участником крестного хода, подобного тем многодневным и многокилометровым маршрутам, которыми веками ходили наши паломники на богомолье пешком.
Помню, как мы с вами узнали великим постом, что храмы закрывают, на карантин в пандемию. Пасха будет при закрытых дверях в практически пустых храмах. Это был новый опыт переживания современной Церкви и нас с вами. Транспорт тогда междугородний ходил плохо, мало кто им пользовался, а службу, хоть и в закрытом храме, мне никто не отменял. Расстояние от моего дома, где живет семья, до нашего храма - 56 километров. Наверное стоит пояснить , что я живу, как говорили на Дону, в "примаках" - в доме и вместе с тестем. За двадцать лет службы я ни приобрел своего жилья, автомобиля у меня тоже нет, матушка работает и ухаживает за своим отцом-вдовцом, которому уже хорошо за восемьдесят. Впрочем, мой тесть священник против моих двадцати лет службы, служит уже 49 лет.., и, слава Богу, сам на ногах, служит настоятелем, несет послушание в церковном суде, и нам помогает с детьми, отвезти-привезти в садик-школу, и по дому - снег раскидать, двор подмести. У нас любая работа в почете. Так вот, я тогда каждую неделю бегал туда и назад, на службу в храм и к семье, а в дороге молился. Маршрут занимает чуть более пяти часов. Для меня мой бег - это не спорт, а естественный образ жизни, ведь были первобытные времена, когда человек передвигался пешком, чтобы куда-то попасть быстрее - бежал. Чувствовал себя здоровее, увереннее, чем современные чада цивилизации и жертвы комфорта. Потом всегда были те, кто долго не мог усидеть на одном месте, и отправлялся в путь странствовать, по разным причинам. В христианской традиции, было такое явление - странники и паломники. В нашей семье, передается предание, как наш прапрадед Максим ходил пешком паломником, с самоваром за плечами, в Иерусалим, через Киев. По пути нанимался подработать, чтоб сам себя прокормить. Так что мой бег на 50, 80, 100, максимально 201 километр, в одиночку или с единомышленниками - это, мое странничество и паломничество, где я могу побыть наедине с собой, уделить время молитве, молитвенно помянуть всех, а еще в дороге, встречаются интересные попутчики… Когда разговоры измеряются не временем, а десятками километров вместе. Вот так я познакомился в дороге, с академиком Евгением Алексеевичем Жуковым, что родился в 1940-м году в семье репрессированных, до сих пор в строю, преподает, бегает марафоны, возглавляет клуб любителей бега при Московском доме ученых, в свое время дружил и бегал с академиком Амосовым автором теории тысячи движений.. и кстати в Новочеркасск первый раз он попал студентом в 1957году по пути на Кавказ. Познакомился на Афинском марафоне с Яной, прихожанкой храма святой мученицы Татьяны при Московском госуниверситете. Она выпускница МГИМО, юрист международник, а еще тренер марафонец, помогает людям вернуть форму, следить за правильным питанием, и еще тренирует в беге и правильном питании священников их храма. В глухих местах Эльтонской полупустыни, познакомился с Сергеем - полковником медицинской службы, что прошел и Чечню и Абхазию, и сейчас на фронте в госпитале или медсанбате. Сергей прихожанин храма в Митино, но последнее время часто встречается с духовенством и епископами новых территорий, курируя их просьбы, помогая раненым и в последующей реабилитации. Так он содействовал поступлению сына нашего Новочеркасского священника в военно-медицинскую Академию. Все эти люди гостили в Новочеркасске, в нашем Георгиевском храме, были на службе… Вот, в том году неожиданно для меня, состоялся телефонный разговор с владыкой Феоктистом, епископом Переяславским. Владыка - епархиальный архиерей, несет послушания в Патриархии, а еще - он организатор велопробегов в их епархии, и сам бегает, готовится к марафонской дистанции.
Среди этих людей, мне встречались люди с ограниченными возможностями. Марафонцы, что бегают в паре - один слепой, другой поводырь. Марафонец, что преодолел рак костного мозга, и теперь бегом участвует в проекте "атлет во благо", привлекая внимание и делая сборы для людей больных этим тяжелым недугом. Видел марафонца без ног, что на протезах преодолевал большую дистанцию, и того, кто, как "атлет во благо" привлекал внимание к проекту "бегущие сердца", к семьям, где дети аутисты, вовлекая их в занятие спортом, ради социальной адаптации. Все эти люди расценивали и принимали меня на равных себе. Так что не вижу ничего плохого, но и не стремлюсь быть амбасадором бега. Ценю скорее в этом уединение, стремясь не потеряться в горделивой суете. Как говорит мой старший беговой товарищ, организатор забегов в Ростове-на-Дону: "Мы бегаем для того, чтобы жить, а не живем для того чтобы бегать", и ещё добавляет "надо любить бег и ближних людей, а не себя в беге." Для церковной жизни, спорт ничего не дает, а вот социализация у людей случается и протекает по разному. Так что культивировать или окультуривать надо себя, а не спорт.
- Многое ли изменилось в церковной ограде за два десятилетия Вашего служения?
- Конечно есть, но я смотрю с позиции всего контекста существования земной Церкви и мне вспомнились слова одного подвижника, которые когда-то прочитал на стене небольшого храма в городе Владимире: "Пройдут годы, пронесутся столетия, забудут нас и наши имена, исчезнут следы наших могил…" С одной стороны я стал старше и смотрю на многие вещи под несколько иным углом, с другой меняются реалии… Но люди как исходный материал, их запросы и слабости, мне видятся те же, что и двадцать лет назад, и в глубокой древности…
- Казачьей столице исполнится в этом году 220 лет. Какие слова молитвы Вы принесли бы Господу о славном граде Новочеркасске?
- Господи, потерпи нас.. Пусть жизнь продлится на этом месте, в этом граде молитвами тех, кто созидал, строил, хранил, любил этот град, пусть дом их никогда не останется пуст… Пусть добрые начинания будут благословенны Тобой, а злые и пустые - скоро разорятся. Пусть правда Твоя и истина открываются перед всеми людьми среди суеты повседневности. Даруй нам видеть все как оно есть, не падать духом, и не терять надежды, веры. Научи любить людей, друг друга, да не во зло обратим благая, даруемая нам от Тебя.
